Крестный ход с Иерусалимской иконой Божией Матери

в восточных уездах Московской губернии.

Вековая традиция и запрет в 1920-х гг.

 

Иерусалимский образ Божией Матери особенно почитаем в восточной части Подмосковья. Связано это с чудесными избавлениями жителей Бронницкой округи от эпидемий чумы и холеры, свирепствовавших здесь в XVIII и XIX вв. С середины XIX в. почитание Иерусалимского образа становится повсеместным не только в Бронницком, но и в ближайших уездах – Богородском, Коломенском, Серпуховском, Подольском и, по некоторым сведениям, даже в Дмитровском. Когда в каком-либо селе начиналась эпидемия, туда доставляли икону, обносили округу крестным ходом, и эпидемия прекращалась. В память об исцелениях со временем сложился обычай ежегодно просить в Бронницах Иерусалимскую икону для крестного хода. В некоторых случаях на приходе писался список Иерусалимского образа и памятные богослужения проходили с ним. Этим объясняется наличие во многих подмосковных храмах «своих» Иерусалимских икон. В случае же массовых эпидемий, затрагивавших не отдельные села, а целые уезды, крестный ход с Иерусалимским образом охватывал большую территорию, расширяя географию его почитания [9].   

Живое свидетельство того, как происходили встречи чудотворной иконы, содержится в дневниках священника единоверческого Михаило-Архангельского храма села Михайловская слобода отца Стефана Смирнова. Батюшка вел свой дневник с 1905 по 1933 г., ежегодно отмечая обстоятельства крестных ходов с Иерусалимской иконой. Его записи рисуют выразительную картину трепетного отношения местного населения к святыне и фиксируют историю того, как большевики насильственно прервали благочестивую традицию. В Михайловскую слободу и далее в села Новорождествено и Быково, икону носили всегда на Фоминой неделе^[1].

В 1908 г. отец Стефан пишет: «20 апреля. Фомино воскресенье. Ездил в Бронницы» [1, с. 50]. Характерно, что пояснение, зачем именно он поехал в Бронницы, отсутствует. Оно излишне. Очевидно, что за Иерусалимской иконой. Следующая запись датирована 21–23 апреля: «Шел снег с дождем и бурей. Погода ужасная, когда шли из Бронниц и ходили в Слободе с иконой Божией Матери». Таким образом, можно сделать вывод, что путь из Бронниц в Михайловскую слободу вместе с крестным ходом по самому селу занимал три дня.

Запись за 1909 г. содержит интересное добавление о передаче иконы жителям села Новорождествена: «21 апреля. Стоит летняя погода. В реке все еще половодье, уже три недели. Новоселы брали икону Божией Матери 12 апреля по временному мосту, но вследствие тепла вода опять очень сильно и быстро прибыла» [1, с. 52]. В 1910 г. на проводах иконы в Михайловской слободе молебен Божией Матери служил епископ Анастасий^[2], который провожал полный крестный ход до Дурнихи. Следовательно, чудотворный образ несли крестным ходом не только из Бронниц, но и обратно.

Запись за 1914 г. более подробная и содержит важное историческое замечание. Отец Стефан записывает, что в этот год исполнялось ровно 50 лет с момента первого перенесения Иерусалимской иконы в Михайловскую слободу. Эти цифры полностью согласуются с историческими сведениями. Действительно, в 1864–1865 гг. в Московской губернии была очередная вспышка холеры. Записи за 1915 и 1916 гг. также рисуют картину привычного быта православной округи, хотя в дневнике отца Стефана появляется озабоченность происходящими событиями – Россия с 1914 г. в состоянии войны.

Показательна запись за 8 и 9 апреля 1917 г.: «…вышел крестный ход в Бронницы за иконой Божией Матери. Первый раз за все время в субботу, а раньше выходили в воскресенье. Народу пошло много. Деревнями священник шел с крестом и в облачении по желанию «граждан» (кавычки в тексте. – В.Н.). Из Бронниц вышел крестный ход в 12 часов. Погода хорошая, народу много. Усердие, набожность у народа есть, но чувствуется, что немало есть таких, которые «только устами чтут». Из разговора можно вынести заключение, что новым строем не все довольны. Чего-то все ждут» [1, с. 110]. Осенью того же 1917 года отец Стефан коротко, но очень точно охарактеризовал большевистский переворот: «Юнкера в Москве сдались, и вся власть перешла к большевикам. Жаль, что люди, исполняя чью-то чужую злую волю, избили друг друга тысячами» [1, с. 114].

В 1918 г. отец Стефан отмечает: «…народ проявил исключительное усердие к молитве Божией Матери. Вообще, народ заметно стал религиознее, а в политике очень поправел, большинство желает строя Самодержавия (так в тексте. – В.Н.). Голод и безработица, должно быть, образумили народ, заставляют жалеть старое, а деревня все еще консервативна» [1, с. 120].

1918 год оказался последним, когда традиционный крестный ход не был отмечен пристальным вниманием властей. Уже в следующем 1919 г. его запретили. Не зная об истинных причинах запрета, отец Стефан излагает в своем дневнике официальную версию: «Икону Божией Матери из Бронниц не приносили: не разрешили власти, а у прихожан желание было принести икону. Отказали, ссылаясь на эпидемии болезней – тиф, испанка^[3], оспа. В понедельник на Фоминой начали было ходить по приходу со своей, но во вторник нас… вызвали в Бронницы и запретили устраивать крестные ходы. Всю неделю молились в церкви. Молебны служили после обедни. Каждое общество молилось в тот день, в который раньше у себя носили икону» [1, с. 126]. Следовательно, власти не просто нарушили древнюю традицию крестного хода с иконой из Бронниц, но запретили ходить с крестным ходом даже по селу. Таким образом, выдвинутая официально версия о том, что крестные ходы могут неблагоприятно повлиять на эпидемиологическую обстановку в губернии, по сути являлась лишь ширмой, плохо прикрывавшей истинный замысел большевиков: полностью задушить церковную жизнь. Властям не пришло в голову, насколько неудачно была выбрана причина запрета. Ведь Иерусалимская икона как раз и прославилась тем, что в течение столетий защищала благочестивых христиан от распространения заразы, следовательно, в период эпидемии крестный ход надо было не запрещать, а, наоборот, организовывать. Но отцу Стефану c прихожанами приходилось довольствоваться тем, что доводил до их сведения Бронницкий Совдеп. Однако они были бы сильно удивлены, если бы узнали, что судьба крестного хода с Иерусалимской иконой принималось новой властью на самом высоком уровне.

Не раз отмечалось, что Декрет об отделении Церкви от государства был составлен таким образом, что практически все его статьи при желании можно было трактовать по-разному [4, с. 25–28]. Например, статья пятая, в которой говорилось о том, что «исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан Советской Республики» [8, с. 286–287], давала неограниченные полномочия властям, так как не оговаривала ни понятие «общественного порядка», ни расшифровывала расплывчатую формулировку «права граждан Советской Республики». Кто же по букве Декрета определял эти спорные моменты? Ответ содержался в этой же статье: «Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности». Отсюда неотвратимо следовало, что запрещение Бронницкого крестного хода, равно как и прочих крестных ходов (по выбору местной власти), – это вопрос времени и политической конъюнктуры.

О том, какое значение имеют крестные ходы для православного человека, большевики, конечно, знали. Не могли они и не понимать, что такая торжественная, публичная и просто красивая манифестация своей веры, очевидно, оказывает глубокое воздействие на окрестное население, даже и не участвующее непосредственно в процессии. Поэтому в русле борьбы с Церковью запреты крестных ходов должны были стать одними из первых мероприятий новой власти. Однако одномоментно запретить крестные ходы большевики пока не решались. Кроме того, имелись и внутрипартийные противоречия, выражавшиеся в противодействии между московской властью и VIII отделом Наркомата юстиции^[4], где служили выходцы из Петрограда, которые своими резкими и необдуманными действиями зачастую обостряли отношения большевиков с верующими [3, с. 403].

Крестные ходы и в Москве, и в губерниях продолжались, хотя общее направление государственной политики, конечно, предполагало постепенное их прекращение. Как это часто бывало, Бронницкий уездный Совдеп, чутко уловив настроения на верхних этажах власти, решил опередить события и в 1919 г. отменил крестный ход с Иерусалимской иконой из Бронниц в Михайловскую слободу и далее. Однако бронницкая власть понимала, что в условиях неспокойного послереволюционного времени просто так запретить традиционный крестный ход было бы опасно и, следовательно, необходимо придумать какую-то нейтральную причину запрета. В качестве таковой была выбрана эпидемия тифа, которая в самом деле бушевала в разрушенной стране, и именно эту причину указал в своем дневнике отец Стефан.

События, связанные с отменой крестного хода в Бронницком уезде, не остались незамеченными в Москве. В защиту традиции выступил известный адвокат и церковный правозащитник Н.Д. Кузнецов^[5]. В апреле 1919 г. он отправил в VIII отдел Наркомата юстиции прошение об отмене решения Бронницкого Совдепа о запрете крестного хода. Прошение было отклонено, и крестный ход не состоялся, что соответствовало общему вектору принятия решений VIII отдела.  Через месяц, 28 мая 1919 г., в ведомство Красикова было отправлено отношение управляющего делами СНК В.Д. Бонч-Бруевича, в котором говорилось: «Вам было подано Н.Д. Кузнецовым прошение по поводу крестного хода в Бронницком уезде в честь чтимой иконы, подано ввиду того, что Бронницкий Совдеп запретил этот крестный ход, ссылаясь на эпидемию… В настоящее время Кузнецов подал такое же прошение к нам, в Управление делами. Я докладывал содержание этого прошения В.И. Ленину, который поручил мне запросить лично Вас и 8-й отдел о том, как Вы смотрите на все эти обстоятельства» [7, Л. 235]. Как «на все эти обстоятельства» смотрел Красиков, если учесть решение, которое он принял всего месяц назад, в общем, было понятно. Куда любопытнее выглядит позиция представителя «московского» клана большевистского руководства, которую высказал Бонч-Бруевич: «Со своей стороны я считаю необходимым сообщить Вам мое мнение, что такое запрещение только волнует население, так как, если говорить об эпидемии сыпного тифа, то всем ясно, что с наступлением тепла и солнца сыпной тиф исчезает, что мы видим в Москве, а тем более в деревне. Кроме того, ведь церкви все равно открыты и в них каждый праздник бывает большое число молящихся, которые прикладываются ко кресту, к иконам, причащаются из одной чаши, стоят тесно вместе и т. д., подвергаясь не менее опасности заразиться, чем во время крестного хода» [7, Л. 235]. Иными словами, Бонч-Бруевич явно занял позицию сторонников отмены запрета и предложил Красикову изменить свое решение.

А дальше следует еще более неожиданный пассаж, свидетельствующий либо о лукавстве, либо о странной неосведомленности управляющего делами СНК: «А так как Советской власти и в голову не приходило закрывать церкви, то в высшей степени странным кажется запрещение одного крестного хода, в то время как 1000 других крестных ходов в Москве и окрестностях существовали, существуют и будут существовать, наверное, не менее чем 200 лет». Из слов Бонч-Бруевича, таким образом, следовало, что большевики вовсе не собирались уничтожать Церковь в ближайшем будущем, более того: они «отпускали» ей не менее 200 лет жизни! «Я просил бы Вас, – заканчивает Бонч-Бруевич, – в срочном порядке ответить мне Ваше мнение, чтобы я мог представить его В.И. Ленину на обозрение и по его указанию внести в Совет Народных Комиссаров на обсуждение отмены постановления Малого Совета, конечно же, в том случае, если и Вы будете стоять на той же точке зрения, на которой стою и я» [7, Л. 235].

Ответ из Наркомюста последовал в тот же день. В нем сообщалось, что оснований для отмены решения Бронницкого Совдепа VIII отдел не усматривает. Таким образом Наркомюст продемонстрировал полную уверенность в своих силах. Между делом отметив, что «в плоскости рассмотрения вопроса о разнесении заразы» отдел не усматривает аналогии «между стоянием толпы в общей массе во время богослужения и разносом иконы в сопровождении толпы из избы в избу», Красиков перешел к главному: «VIII отдел НКЮ полагает, что местный Совдеп, ближе стоящий к данному местному вопросу, учел достаточно внимательно и политическое настроение местных трудящихся масс. Посему VIII отдел НКЮ считал бы возможным ограничиться предложением на имя местного Совдепа не длить срок запрещения крестного хода СВЕРХ ВРЕМЕНИ (здесь и далее: выделено в тексте. – В.Н.), необходимого для сего, по мнению местных органов здравоохранения, – ЕСЛИ и встать на ту точку зрения, что в данной местности необходимо, по ПОЛИТИЧЕСКИМ СООБРАЖЕНИЯМ, допустить публичную религиозную демонстрацию» [7, Л. 235 об]. Что в переводе на русский язык с казенного означало: Бронницкие власти запретили крестный ход и правильно сделали; но уж если кто-то всерьез опасается, что такое запрещение может повлиять на политическую обстановку, то так и быть, по прошествии времени запрещение можно и отменить. Но помнить, что таким образом допускается «публичная религиозная демонстрация». То есть, в ведомстве Красикова, с одной стороны, не настаивали на запрещении крестного хода, но, с другой, и не отменяли решения Бронницкого Совдепа [4, с. 63].

Такая неопределенность тянулась до конца лета, когда в Московский исполком губернского Совета поступило письмо от православной общины города Бронниц, содержавшее просьбу о разъяснении ситуации: «При Михаило-Архангельском соборном г. Бронниц храме имеется чтимая икона Иерусалимской Божией Матери. Эта икона почитается не только жителями города и уезда, но жителями и других уездов. С этой иконой совершаются по уездам хождения с незапамятных времен… В настоящее время хождение с этим образом и ношение его, не только по селениям, но даже и по домам православных жителей местности, Местным Исполнительным Комитетом Бронницкого Уездного Совета запрещено. Мы несколько раз обращались с просьбой о снятии этого запрещения, но все время получаем от местных властей отказ и отказ. Между прочим, это запрещение как самое больное место верующих людей, вызывает разного рода нежелательные нарекания и разговоры о притеснении правительством веры, и становится еще больнее, когда видим, что в других уездах свободно совершаются хождения с чтимыми иконами, как напр. Волоколамский, Московский, Подольский и др. Видя это, православная община г. Бронниц приходит в недоумение, почему же в одном месте никаких нет запрещений, а у нас это есть, и поэтому обращается в Исполнительный Комитет Московского Губернского Совета за разрешением этого недоумения и в последующем просит не отказать в сообщении» [2, Л. 14–14 об.].

Московский исполком отреагировал довольно быстро. Правда, ответил он не непосредственно адресату, то есть Бронницкой православной общине, а своему уездному отделению. Письмо прихожан датируется 3 августа 1919 г., а уже 14 августа Бронницким Уисполкомом был получен ответ следующего содержания: «На заявление, поданное Православной общиной при храмах г. Бронниц о разрешении хождения с иконами, Президиум Губсовдепа уведомляет, что с его стороны препятствий не встречается, но только при условии, что никаких проповедей на политические темы не должно быть» [5, Л. 16].  Такая неопределенная формулировка, вполне созвучная стилю Декрета об отделении Церкви от государства, не запрещая крестного хода формально, фактически ставила его организаторов под удар, так как не давала точных критериев для определения понятия «политические темы».

Месяцем позже Московский исполком получил прошение от жителей Подольска о разрешении принять у себя Иерусалимскую икону из Бронниц. И снова, на этот раз Подольский Совдеп, получил такой же уклончивый ответ:

«Президиуму Подольского Уездного Совдепа.

На заявление, поданное гражданами Подольского уезда о разрешении по примеру прошлых лет принести из гор. Бронниц в гор. Подольск икону, Отдел Управления Губсовдепа уведомляет, что препятствий к удовлетворению ходатайства не встречается, но при условии, что не должны произноситься проповеди на политические темы» [5, Л. 15].  Сведений о том, состоялось ли перенесение Иерусалимского образа в Подольск осенью 1919 г., обнаружить не удалось.

Итак, в 1919 г. многолетняя традиция крестного хода с Иерусалимским образом была прервана. В последующие пять лет Иерусалимскую икону не выносили за пределы города Бронниц, хотя и не запрещали сельским приходам совершать крестные ходы со «своей» иконой. Правда, однажды, в 1923 г., большевики неожиданно сняли запрет. Народ обрадовался, начал готовиться к праздничному событию, но в последний момент «пришла бумага, что крестный ход отменяется, даже свою икону по приходу не разрешили носить, как это делали с 1919 года. В том, что запретили, народ винит местную власть, председателя волостного совета» [1, с. 155]. Дневниковая запись отца Стефана свидетельствует, что народ, не имея никакой официальной информации, по сути правильно определял Бронницкий Совдеп как основного виновника запретов.

Некоторое послабление произошло в 1925 г., когда икону разрешили пронести по старому маршруту, но без былой торжественности: «Пронесли мимо нас икону Божией Матери из Бронниц в Мячково без крестного хода, народу встречало и провожало очень много». Правда, крестный ход состоялся на обратном пути: «Встречали икону полным крестным ходом из Мячково в Заозерье. Мячковские несли икону на Островцы и Заозерье. Народу провожало и встречало такое множество, какого раньше никогда не бывало!» [1, с. 162–163].  Еще два раза власти разрешали крестные ходы, но с 1928 г. благочестивый обычай был запрещен окончательно. Отец Стефан вплоть до 1933 г. коротко отмечал, что «на Фоминой неделе молились перед своим образом».

История с запрещением крестного хода с Иерусалимской иконой Божией Матери не является какой-то особенной в нескончаемом ряду нападок советской власти на Церковь и ее традиции. Однако для Бронницкого уезда она стала знаковой.  Крестный ход имел огромное значение для восточной части Московской губернии на протяжении полутора столетий, и его запрет повлек за собой ряд последствий. Это и прекращение публичной демонстрации своего вероисповедания, и отдаление инертной части населения от Церкви, и страх ослушаться начальство. Одной из важнейших задач большевиков было разобщить народ, лишить его главной опоры – православной веры, которая так живо проявлялась у участников ежегодного многодневного крестного хода в Бронницком уезде. Его обедняющая роль для многочисленных деревень и приходов была очевидна. А разобщив население, отлучив его от внешних проявлений своей веры, власти с первых же дней революции стали насаждать уродливый культ почитания своих вождей.

После изменения политики государства в отношении Церкви, в разных приходах Подмосковья старая традиция постепенно возобновляется. Во многих храмах сохранились списки чудотворного образа, и крестные ходы совершаются с ними. В некоторых случаях иконы выносятся далеко за пределы села, а из сел Игнатьева и Речиц Раменского района Московской области свои списки иконы несут навстречу друг другу и служат общий молебен в деревне Володино, расположенной между приходами. Подобная традиция возрождена в Михаило-Архангельском приходе села Михайловская слобода. Но это лишь малые осколки былого грандиозного крестного хода. Удар, нанесенный безбожной властью столетие назад, имел такие сокрушительные последствия, что до сих пор в полной мере восстановить эту традицию так и не удалось.

 

Библиографический список

 

1. Записки сельского священника: Дневниковые записи настоятеля единоверческого храма Архангела Михаила села Михайловская слобода протоиерея Стефана Смирнова. – М., 2008.
2. Заявление общины при храмах города Бронниц Московск. губ. в исполнительный комитет Московского губернского Совета. 3 августа 1919 г. // ЦГАМО. Ф. 680. Оп. 3. Д. 468.
3. Казакевич А.Н. Богослужение. Православная Москва в 1917–1921 гг.: сборник документов и материалов. – М.: Изд-во Главархива, 2004.
4. Никонов В.В., Ушатова Н.П. За Христа претерпевшие. Церковь и политические репрессии 1920–1950-х гг. на территории Раменского района Московской области. Т. 1. Раменская волость. – Гжель: ГГУ, 2016.
5. Отношение Московского губернского Совета РК и КД в Бронницкий уездный исполком. 14 августа 1919 г. // ЦГАМО. Ф. 680. Оп. 3. Д. 468.
6. Отношение Московского губернского Совета РК и КД в Подольский уездный исполком. 6 сентября 1919 г. ЦГАМО. Ф. 680. Оп. 3. Д. 468.
7. Отношение управляющего делами СНК В.Д. Бонч-Бруевича заведующему VIII отделом НКЮ П.А. Красикову о заявлении Н.Д. Кузнецова по поводу запрещения крестного хода в Бронницком уезде. 28 мая 1919 г. // ГА РФ. Ф. А-353. Оп. 3. Д. 737.
8. Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг. Управление делами Совнаркома СССР. – М., 1942.
9. Чистяков П.Г. Почитание местных святынь в российском православии XIX-XXI вв.: На примере почитания чудотворных икон в Московской Епархии: дис. канд. ист. наук. – М., 2005.

 

References

 

1. Notes of a village priest: Diary entries of the rector of the co-religionist church of Archangel Michael of the village of Mikhailovskaya Sloboda, Archpriest Stefan Smirnov. – M., 2008.

2. Statement of the community at the temples of the city of Bronnitz, Moscow. Gubernia to the executive committee of the Moscow Provincial Council. August 3, 1919 // TSGAMO. F. 680. Op. 3. D. 468.

3. Kazakevich A.N. Divine service. Orthodox Moscow in 1917-1921: a collection of documents and materials. – Moscow: Glavarchiv Publishing House, 2004.

4. Nikonov V.V., Ushatova N.P. Those who suffered for Christ. The Church and political repressions of the 1920s-1950s on the territory of the Ramensky district of the Moscow region. Vol. 1. Ramenskaya volost. – Gzhel: GSU, 2016.

5. The attitude of the Moscow Provincial Council of the Republic of Kazakhstan and the CD to the Bronnitsky county Executive Committee. August 14, 1919 // TSGAMO. F. 680. Op. 3. d. 468.

6. The relation of the Moscow Provincial Council of the Republic of Kazakhstan and the CD to the Podolsk district Executive Committee. September 6, 1919 TSGAMO. F. 680. Op. 3. d. 468.

7. The attitude of the managing director of the SNK V.D. Bonch-Bruevich to the head of the VIII department of the NKYU P.A. Krasikov about the statement of N.D. Kuznetsov regarding the prohibition of the procession in Bronnitsky district. May 28, 1919 // GA RF. F. A-353. Op. 3. D. 737.

8. Collection of legalizations and government orders for 1917–1918. Administration of Affairs of the Council of People's Commissars of the USSR. – M., 1942.

9. Chistyakov P.G. Veneration of local shrines in Russian Orthodoxy of the XIX-XXI centuries: On the example of veneration of miraculous icons in the Moscow Diocese: dis. candidate of Historical Sciences. – M., 2005.

 

Статья публикуется впервые. 03.11.2021